В Okko вышел фильм «Конференция», который получил приз за лучший сценарий на «Кинотавре»-2020. Кинокритик Егор Беликов объясняет, как картина 31-летнего постановщика осмысляет новейше-историческую память страны. 18+
В России снимается много, даже слишком, фильмов о Великой Отечественной. Но, когда молодой режиссер Твердовский решил взяться за кино о теракте в Театральном центре на Дубровке, стали появляться ехидные комментарии: мол, Иван ищет шок-контент в новостной повестке, будет глумиться над памятью погибших. Никакие эти опасения, разумеется, не оправдались.
Вообще, очень отрадно наблюдать, как новая кинопоросль решила обратить внимание на недавние, а потому не забывающиеся травмы новейшей истории. Сейчас, например, один из самых перспективных российских режиссеров Кантемир Балагов объявил, что будет делать документальный (!) мультфильм (!!) про Беслан (!!!). Налицо тренд.
Иван И. Твердовский — 31-летний режиссер, очень молодой, и это сказано не для оправдания: мол, он еще всему научится, надо только потерпеть. Напротив, поразительно, сколь многого он к своим небольшим пока годам успел добиться, а ведь к молодым постановщикам иногда причисляют даже 40-сорокалетних — все же очень возрастная эта профессия, обычно требуется нагулять немало жизненного опыта, чтобы начать хорошо снимать. Кинокритики следят за Твердовским уже почти десятилетие, еще с самых ранних его документальных работ (из них особенно поражает среднеметражный «Собачий кайф», где подростки на фоне заброшенных зданий эйфорического прихода ради душат себя). Он уже снял четыре полнометражных игровых фильма — «Класс коррекции», «Зоология», «Подбросы» — и вот теперь «Конференция», несомненно, самая зрелая и мощная его работа, буквально сбивающая с ног.
«Конференция» — это не реконструкция событий, так было бы слишком просто и как раз глумливо. Здесь нет прямой инсценировки, никаких переодетых в костюмы актеров, передраматизированных экшен-сцен. Но и выдумки Твердовскому удалось избежать — у него получилось кино строгое, но при этом трепетное, исследующее чувства, а не факты. Но, чтобы описать методы, которыми «Конференция» переосмысляет «Норд-Ост», потребуется объяснить несколько терминов.
Во-первых, основная и важнейшая часть фильма — это классический вербатим, то есть пересказ актерами монологов реальных людей, в данном случае — выживших свидетелей тех событий. Во-вторых, внутренний сюжет «Конференции» — это реэнактмент, попытка воплотить новейшую историю при помощи непрофессиональных актеров, причем эти актеры — по факту персонажи фильма. В-третьих, Твердовский в данном случае выступил в русле так называемого партиципаторного искусства — то есть предложил зрителю картины побыть в том жутком зале Театрального центра на Дубровке, в котором на несколько дней оказались заперты ни в чем не повинные люди вместе с боевиками.
Теперь чуть проще будет изложить сюжет фильма. В центре «Конференции» — вечер памяти, организованный православной монахиней Натальей (Наталья Павленкова) вместе с другой свидетельницей (Ольга Лапшина, вместе с Павленковой они создали потрясающий дуэт). Наталья после событий 2002 года ушла в монастырь, пытаясь отмолить некий грех, который нам до какого-то момента не раскрывают. Позади она оставила семью — дочь (Ксения Зуева) и мужа после инсульта (Александр Семчев). Уже с момента аренды того же проклятого помещения, театрального центра, чувствуется напряжение — директор (Ян Цапник) требует оплатить зал на вечер и заполнить бюрократическую анкету, где мемориальное мероприятие обозначается как конференция. Впоследствии в ход вечера вмешивается охранник — это символ незримого, но ощутимого влиянияе государственной политики умолчания.
Кто-то не приходит на этот вечер, кто-то не дожил — на их места сажают пугающие надувные манекены. Эти места, стало быть, и предлагается занять зрителям — словно сесть в чужое кресло и представить себе то, что даже вообразить страшно.
Дотошное описание тех событий производится не в следственных целях, не чтобы раскрыть виновных (они-то как раз известны) или обнаружить некий заговор. Более того, «Конференция» аккуратно обходит тему вины силовиков в том, что во время освобождения театрального центра многое люди погибли из-за газа, пущенного по вентиляции, которым усыпляли боевиков. Герои фильма об этом ничего не знают и могут лишь бессильно оплакать погибших. По большей части бесстрастно, но иногда прерываясь на слезы, персонажи пересказывают, что с ними происходило: как в здание вошла девушка, которая потребовала от террористов освободить женщин и детей, после чего первая погибла; как унизительно было ходить в оркестровую яму как в туалет. Поразителен монолог актера Филиппа Авдеева, который исполнил здесь роль самого себя, потому что он играл в том самом «Норд-Осте» — и чудом сбежал.
Удивительно, как точно представляется в голове картина произошедшего в те дни — и какие невероятные эмоции тогда испытывали заложники. «Норд-Ост» — это и был театр, жанр — мюзикл, и в итоге та его злосчастная постановка превратилась в представление, которое дают в прямом новостном эфире. И мы, и вновь запертые в том зале герои снова становимся артистами спектакля, который дают на той же площадке.
В «Конференции» есть и глобальный сюжет: Наталья, вроде бы не надеясь на прощение от своей дочери, все же возвращается в родной дом из монастыря. Твердовский выводит в итоге глобальный сюжет к локальному конфликту, и это ощущается немного искусственно. Но в данном случае для постановщика и сценариста удается подобрать оправдание. Слушать свидетельства оказывается так же тяжело для Твердовского, как и для нас, и поэтому он в финале фильма поставил более понятные и привычные сцены — кладбище с детской могилой, кухонную ругань в сломленной семье. Обозначение режиссерской слабости оказывается парадоксально сильным жестом.
Ключевой темой в «Конференции» становится тема памяти. Когда дочь упрекает Наталью, что этот вечер памяти нужен только ей, и что всем от этих воспоминаний больно, и они стараются забыть и как-то жить дальше, возникает вопрос: правда ли лучше забыть, чем помнить? А что, если мы — и российское общество, и человечество в целом — действительно толком ничего не помним? Куда движется нация Иванов, не помнящих родства? Это очень страшное осознание, близкое каждому зрителю, сидящему не под прицелом автоматов, а в мягком кресле. Это осознание ты уносишь с собой из зала — точно так же, как спасенные заложники вынесли из Театрального центра на Дубровке что-то свое, что невозможно даже описать словами.